Уцелевший в аду

Тимофей Васильевич Про­хоров - легенда донской легкой атлетики, поистине выдающийся наставник, заслуженный тренер СССР, воспитавший огромную плеяду подданных «королевы»: двух заслуженных мастеров спор­та, девять мастеров спорта меж­дународного класса, более 30-ти мастеров спорта, 17 членов сбор­ных СССР и России, одного заслу­женного тренера Союза и двух - РСФСР.

ТРЕВОГА

Довоенные 30-е годы для Ростова-на-Дону - кипучая пора спорта. В частности, легкоатлети­ческого. Тимофей Прохоров вы­брал прыжки с шестом. Впрочем, тогда на узкой специализации никто не замыкался - у него полу­чались и тройной прыжок, и двух­сотметровка, и мяч был послушен на баскетбольной и волейбольной площадках. Параллельно Тимофей ломал голову, кем стать - медиком либо специалистом физвоспита­ния. Медицина взяла верх.

Тут подоспел призыв в армию. Дело престижное. Тогда царил культ военных, влекла к себе ро­мантика «сталинских соколов», по­граничников, танкистов, артилле­ристов, даже пехотинцев. В ряды «царицы полей» Прохоров и попал. В 1941-м ему предстояла де­мобилизация. В планах - сдать экзамены пропущенной сессии в институте, потом пеший поход по Крыму, опять же, любимый спорт. Но все сложилось иначе.

Часть подняли по тревоге. По­грузили в эшелоны, отправили по маршруту Ростов-на-Дону - Белая Церковь. Тимофей сунулся к на­чальству: а как, мол, с предсто­ящей в Нальчике спартакиадой Северо-Кавказского военного округа, к которой готовились? Отмахнулись: какая там спарта­киада, не понимаешь, что проис­ходит?

22 июня днем средний коман­дирский состав (Прохоров был помкомвзвода) собрали в лесу в палатке. Слушать обращение Вячеслава Молотова.

В это время фашистские сна­ряды и бомбы разносили облака безмятежности в клочья.

ВЯЗЕМСКИЙ КОТЕЛ

В сознании людей роковой 1941-й что-то переключил. Про­гнозировавшегося лихого контр­марша по владениям агрессора явно не получалось. О рубежах на границе уже и речи не шло, ведь на седьмой день немцы взяли Минск, это казалось невероят­ным.

Сводки Информбюро особой ясности не вносили.

Часть Прохорова, оказавшись во втором эшелоне, потихоньку двигалась к местам ожесточен­ных боев. Пока подтягивалась, танковые клинья немцев рвались навстречу по шоссейным маги­стралям. Приходилось рокадными дорогами пробиваться к складам с горючим, боеприпасами, вести бои на растянутых коммуникациях противника, уничтожать диверсан­тов, десанты.

Шло знаменитое сражение под Смоленском - цитадели на пути врага к Москве.

После кровопролитных боев порядки советского фронта окон­чательно разорвались, пришлось отступать под Вязьму. Прямо в пе­чально известный «котел» окруже­ния.

ЗЛОВЕЩИЙ НОМЕР

Полк был разбит, немецкие автоматчики, прочесывавшие лес, в блиндаже нашли Прохоро­ва, контуженного.

Плен. Что может быть страш­нее?

Дальше - сборный пункт под Белостоком. Побег. Штрафной лагерь. Еще побег. Тюрьма в том же Белостоке. Наконец, фабрика смерти Штутгоф под Гданьском, по ужасам - концлагерь калибра Бухенвальда или Освенцима.

Забор с проволокой под то­ком. Трехъярусные нары. Седьмой блок, седьмая камера, седьмая рота. Тут Прохорову вспомнилось, что в Ростове он жил на проспекте Ворошиловском, в доме 77. «Се­мерка» - символ бытия или смер­ти? Было о чем поразмышлять в тяжелые ночи.

В том аду выживали лишь от­чаянно везучие либо физически крепкие. Типа Прохорова. Хотя имела место и чистая лотерея, ког­да однажды после отбоя подняли всех, выборочно по счету несколь­ких расстреляли. Косая хищница опять прошла мимо Тимофея. Мо­жет, та самая колдовская «семер­ка» выручила?

Лагерный номер у него на руке остался навсегда - 22463.

А в памяти - лающие коман­ды пленивших его автоматчиков, жесткие окрики надсмотрщиков и сплошной четырехлетний кош­мар, казавшийся бесконечным

СМЕРШ И ДЖАЗ

В 1945-м чуть полегчало. Фронт надвигался с востока, без­жалостных эсэсовцев в лагере сменяли пожилые охранники - в думах, как бы самим ноги унести. Заключенных нередко посылали на внешние работы.

Однажды на судоверфи при на­лете американских бомбардиров­щиков Прохоров рискнул бежать. И произошло чудо: в развалинах, где он прятался, встретил советских корректировщиков-артиллеристов.

Однако в ту пору побывавших в плену на родине встречали, мяг­ко говоря, неласково. Их участь была незавидной.

Вот и бывшему узнику конц- лагеря Прохорову рассчитывать на что-то хорошее в дальнейшей судьбе не приходилось. Вырисовы­валась ссылка в Сибирь.

И тогда вновь вмешался судь­боносный случай, один, возмож­но, на сто тысяч. Мрачный лейте­нант-смершевец, к которому Про­хоров попал на проверку, оказался ростовчанином, более того, в бе­седе, трансформировавшейся из допроса, они припомнили общего знакомого, игравшего в довоен­ном городском джазе. «Путевку» в Сибирь сменило направление чекистом в запасной фронтовой полк, оттуда - в действующий.

Тимофею Васильевичу уда­лось еще повоевать, встречаться с американцами на Эльбе и даже, приведя себя в норму физически, состязаться с ними в Берлине на международном армейском турни­ре по прыжкам с шестом на этапе «шведской» эстафеты.

«ВОЛЧИЙ БИЛЕТ»

Раньше в анкетах отделов кадров был такой пункт: «Нахо­дились ли вы или ваши родствен­ники в плену, на оккупированной территории?» Тем, кто не по своей вине пережил и первое, и второе, особенно тот самый злополучный плен, выписывали «волчий билет» при трудоустройстве. Прохорова, к примеру, никуда не брали на работу целый год. Доходило до отчаяния.

Помог опять же случай. Ди­ректор детско-юношеской школы № 1 (которую, к чести Ростова, от­крыли в 1944-м, когда война еще гремела) Петр Акимович Данилкин рискнул взять Тимофея Василье­вича в штат. Для конспирации - на подработку, фактически врачом. Плюс группа подготовки легкоат­летов.

Тучи развеялись. Он наконец нашел свое истинное призвание.

Ученики к Тиме, как его по- доброму называли, тянулись. И не зря: на его занятиях никогда не было скучно. То выбирались из привычного зала на пляж, то в рощу с каким-то, по утвержде­нию наставника, целебным воз­духом и так исподволь привыкали к повышенным нагрузкам.

Группа как таковая являла собой клуб с универсальными интересами: спорами о музыке, кино, книгах, даже о политике и экономике. И сам тренер Про­хоров - образец педагога: всегда подтянутый, корректный, интелли­гентный, казалось, все на свете знающий, к тому же еще острый на язык и не упускающий в перспек­тивном становлении питомцев ни единой мелочи.

И успехи пришли. Да какие!

ТРЕНЕРСКОЕ СЧАСТЬЕ

Его звездным воспитанником стал барьерист-спринтер Вален­тин Чистяков, пробившийся в фи­нал на Олимпиаде-1960 в Риме и занявший там шестое место.

В Токио-1964 к Чистякову до­бавился другой барьерист - Алек­сандр Контарев. В барьерной специализации у Прохорова выросли другие классные масте­ра - мировой рекордсмен Алек­сандр Морозов, Эдуард Перевер­зев, в прыжках с шестом - Игорь Журковский, Бронислав Иванов, блистательный Николай Кейдан, чемпион СССР среди юношей Ген­надий Меликьян. Параллельно и вроде как для разнообразия им подготовлен чемпион страны по прыжкам в длину Владимир Ски­бенко.

Любопытно, что у Прохорова - масса чемпионов России и Союза среди юниоров и практически ни­кто, переходя во взрослый разряд, не пропадал, наоборот, прогрес­сировал. Знающие толк в спорте понимают, как это важно.

Из женщин у него начинала Светлана Гончаренко, впослед­ствии многолетняя «сборни­ца», призер Олимпиады в Сид­нее-2000, обладатель «золота» и «серебра» Пекина-2000 Юлия Гущина. С ним консультировалась великая Тамара Быкова.

Прохоров, в молодости по­бывавший в настоящем аду, что навсегда оставило рубцы на его сердце, увидел их триумфы и был счастлив.

На своем 90-летнем юбилее он дал такое напутствие: «Надо любить жизнь, знать историю своего наро­да и своей родины. И чтобы в душе у каждого были чистота, благород­ство и очень много добра!»

В 2012-м Тимофея Василье­вича, дважды в бытность настав­ником легкоатлетов признанного лучшим тренером Советского Со­юза, не стало. Он прожил 93 года.